(Японская поэзия, танка, 31 слог)

 

Мы, европейцы, избалованы точной рифмой и меткой метафорой, безупречным слогом и глубоким смыслом, Пушкиным и Северяниным, Бродским и Гумилевым, поэтому, встречаясь с восточной поэзией, мы зачастую произносим – «она тонка и удивительна», подразумевая – «непонятна, глубока и чувственна», имея ввиду –«необъяснима». Но на самом деле проблема недопонимания восточной поэзии, а в частности танка, довольно проста, если разобраться в разнице мировосприятия Востока и Запада.

 

Восточная мысль на порядок мудрее западной. Европеец копит и таскает при себе огромный груз разнообразных знаний, который его неимоверно тяготит, и эта тяжесть не дает эффективно ими пользоваться, а на Востоке открыли иной способ хранения информации, он называется осознанность. Его принцип заключается в том, что информацию человек осознает в момент его взаимодействия с объектом, а когда объект исчезает, знания о нем исчезают тоже: восточный мудрец не обременен знанием до того, как его спросили, и освобождается от него после того, как он ответил на вопрос. У восточного просветленного нет такого желанного для европейца тайного мистического знания, мудрец не знает - он осознает, пребывает в потоке знания, и оно само открывает ему себя в зависимости от степени просветленности мудреца.

 

Восточный человек мудр, но мало эмоционален, в то время как европеец эмоционален и, к сожалению, мало мудр, - именно поэтому культура Востока (Китая, Японии) так наполнена ритуалами, провоцирующими эмоциональность, пробуждающими чувственность: чайная церемония, каллиграфия, Фэн-шуй - искусство расположения ненужных вещей.

 

Мудрый восток, зная о свойственной ему особенности и стремясь к гармонии во всем, таким образом, реализует естественную потребность здорового человека в качественной эмоциональной жизни. И именно эта специфичность ритуалов Востока так привлекает европейского человека, который падок на эмоциональность, легко возбудим, жаждет тонкого чувственного продукта переживаний - все это он находит в восточной культуре. Зачастую не понимая предназначения ритуала, наш человек становится его ярым адептом, практически фанатиком, чем может, разумеется, навредить себе и своим близким.

 

Но вернемся к поэзии. Нужно упомянуть еще одну особенность восточной мысли, которая присуща танка. Это стремление к совершенствованию через самопознание. В чем оно выражается? У человека с европейским складом ума есть тенденция искать вокруг себя знание, информацию, которая сделает его сильнее, мудрее, совершеннее. Он ищет ее в музыке, изобразительном искусстве, литературе и, встречаясь в поэзии с таким явлением, как танка, недоумевает. «Что-то здесь не так, - говорит он себе, - Что за подводные камни, о которые спотыкается мой интеллект?» И европеец совершенно прав, рассуждая так: восточная мысль, транслируемая через танка, не только не несет столь привычной для нас информативности, а даже наоборот - она бежит от нее. Восточная мудрость предлагает иной способ совершенствования: через познание пределов собственного восприятия мы видим в танка парадоксальную вещь! Гигантская пропасть, космическая пустота скрывается в ее строках, но это пустота приглашающая, вопрошающая, призывающая вас постичь собственную способность заполнить ее мыслью, чувством, переживанием.

 

Временной разрыв в событийной картине, который существует в танка, приглашает познать собственные границы или ограниченность, умение дорисовать, домыслить, дочувствовать. Разрыв настойчиво требует своего заполнения или, скорее, измерения вами его глубины, тем самым ведя вас к познанию своего творческого потенциала и даже более - к познанию источников творчества внутри вас, их пределов или беспредельности.

 

Стоит обмолвиться еще об одной немаловажной детали, касающейся непосредственно поэзии Сайгё: для раскрытия её глубин необходим ключ (впрочем, как и для всякой другой поэзии, несущей в себе ценность самопознания). У Сайгё этим ключом является любовь - любовь к женщине, зачастую приобретающая трагические ноты, но неизменно прекрасная в своей тоске и очарованности окружающим миром, природой, оттенками цветов распускающейся сакуры, пролетающими облаками, ледяными верхушками гор.

 

Тот, кто воспользуется предложенным ключом, обнаружит бездонную пропасть этой любви буквально в каждом танка Сайгё: она завуалирована то под природные явления: падение камня, стук ветки о стекло в сумерках уходящего дня, звуки водопада, вплетающиеся в таинственную мелодию леса; то под переживания и размышления самого автора. И в этом Сайгё гениален - в каждой строчке, в каждом событии, в каждом штрихе его поэтической кисти вы обнаружите извечный вопрос, затрагивающий непременно душу любого человека – «где ты, любовь, где ты?..»

 

Сайгё проверяет вашу способность постичь глубину и самые тончайшие переплетения этого великого чувства, он предлагает пуститься в путешествие столь далекое, что сердце читателя с трудом уже различает границу природы и чувств, где в конце концов становится не ясно - это разлука или просто заходит солнце, это стрекочет кузнечик или не дают покоя воспоминания.

 

Это невероятное взаимопроникновение приводит ум в такое смятение, что перестаешь отличать быстро бегущий ручей от радостной встречи, крик взлетающей птицы от печальной вести. И тот, кто, проникая сознанием в истинную суть поэзии Сайгё, откроет для себя чудо неразличения слезы от падающего осеннего листа, сможет достигнуть иного пространства мысли. Для такого человека станет понятна суть восточной мудрости, гласящей, что при просветлении горы престают быть горами - для него это станет реальностью, явственной и бесспорной.